Фламандская подстава: Питер Брейгель–старший под именем Иеронима Босха. Большие рыбы поедают малых, Нидерланды, 1556 год.
Два крупнейших и наиболее загадочных художника Северного Возрождения не оставили после себя ни официальных автопортретов, ни изображений своей семьи, ни внятных биографических данных. Сформулировав многие направления современной живописи, они растворились во тьме веков, подарив потомкам неисчерпаемую пищу для творчества, домыслов и размышлений. Нередко монументальные фигуры Иеронима Босха и Питера Брейгеля–старшего ставят рядом на одну плоскость, хотя связывает их откровенно немногое. Художники жили в разное время, в разных странах и писали о диаметрально противоположных вещах. При первом знакомстве с их творчеством, на ум поневоле приходят мысли о лёгкой степени психического расстройства. Однако безумным скорее было само время, в которое им довелось появиться на свет, жить и работать.
Первым его ощутил на себе Иероним Босх. Родившись в середине XV века в Северном Брабанте, новой вотчине грозных бургундских герцогов, он успел застать расточительную роскошь Филиппа Доброго и печальное фиаско его смелого сына Карла. Делёж их обширных владений вызвал очередной передел Европы, многовековые распри между Францией и Габсбургами и закат романтической рыцарской эпохи. И Босх — плоть от плоти того уходящего мира, пламенеющей готики, воспетой Йоханом Хейзенга в "Осени Средневековья". Его удлинённые, воздушные фигуры относят нас к стрельчатым нефам готических соборов — Босх художник не просто околоцерковный, он вхож в Братство Богоматери и, поговаривают, чуть ли не адамит. Но в рамках храмовой живописи ему тесно, а жанровые картинки слишком просты и непритязательны. Странноватого брата Иеронима неудержимо влечёт в царство бледных теней и эзотерических аллюзий. Сейчас бы это назвали одним ёмким словом — сюрреализм, но до определения стиля оставалось немногим более 400 лет. И вот уже изнеженные тела бургундских дам и кавалеров, лишённые привычных пышных одежд, брошены на растерзание монстрам всех мастей. Услаждая взоры испанской знати, новой элиты нидерландских провинций. Позднее лучшие доски украсят стены личных покоев Филиппа II в Эскориале. Интересно, о чём думал мрачный повелитель полусвета, любимым занятием которого было поджаривать своих подданных на костре? О греховности человеческой натуры или неизбежном и страшном конце?
По–большому счёту, о Босхе мы не знаем ничего. Сохранилось несколько записей в архивных книгах: унаследовал папину мастерскую, удачно женился, выполнял заказы, скончался, отпет, похоронен — всё. Остальное люди додумывают сами, более 5 веков разглядывая безымянные творения великого мастера, в количестве 24 картин и 9 рисунков. Из которых лично подписаны автором лишь 7. Нет даже чёткой хронологии произведений, скрытый подтекст которых можно трактовать как угодно. Карел ван Малдер, летописец Северного Возрождения, ещё в 1604 году горестно вопрошал: "Кто бы был в состоянии рассказать о всех тех бродивших в голове Иеронима Босха удивительных и странных мыслях, которые он передавал с помощью кисти, и о тех привидениях и адских чудовищах, которые часто скорее пугали, чем услаждали смотревшего...". Пожалуй, уже никто.
С Брейгелем, ещё одним уроженцем Северного Брабанта, ситуация ничуть не лучше: молчаливый фламандец под конец жизни повелел жене сжечь все свои письма и последние рисунки. Ничто не должно было навредить семье после его кончины. Тот же Ван Малдер через 40 лет после смерти художника основывался лишь на рассказах немногих очевидцев, которые, как и дети Брейгеля, были слишком малы, чтобы запомнить что–либо существенное. Можно с уверенностью утверждать: поначалу Питер копировал босховское наследие, что совершенно естественно для растущего мастера. Вспомним удачно состаренного под "антик" мраморного Купидона, открывшего юному Микеланджело дверь в большое искусство. Но вот каким образом на гравюре Брейгеля очутилось факсмиле Босха история скромно умалчивает. И нам остаётся верить, что это дело рук другого Иеронима — Кока, в чьёй процветающей типографской лавке "На четырёх ветрах" подвязался начинающий рисовальщик Питер Брейгель.
Считается, что "Большие рыбы, пожирающие малых" чуть ли первая его самостоятельная работа, купленная ловким издателем. Сюжет определённо подсмотрен в босховском "Искушении Святого Антония". Вещь, тем не менее, зрелая и многоплановая, предвосхитившая слоёный пирог "Нидерландских пословиц". За год до её появления, в октябре 1555 года, Фландрия внимала отречению императора Священной Римской империи. В большом зале дворца герцогов Брабантских в Брюсселе одетый во всё чёрное Карл V, измученный фатальными неудачами и подагрой, отписал всё нажитое брату Фердинанду и сыну Филиппу. Зал плакал навзрыд, прощаясь с любимым императором, — ещё бы: четверть века Карл самозабвенно грабил Нидерланды, разорял города и жёг еретиков тысячами. Империя погрузилась в хаос. Война теперь ни на минуту не прекращалась, меняя лозунги на злобу дня: крестьянские бунты сменяли религиозные выступления, династические распри перетекали в борьбу за рынки, но главной темой оставались желанные новые территории. Тщедушный и злобный Филипп II, не понимавший ни единого наречия своих северных владений, постарался выжать из них последнее. Обложив поборами, налогами и запретами. Не забывая искоренять народившиеся ереси в защиту пошатнувшегося Святого Престола. Не его ли, испанского деспота, вместе со всем окружением, изобразил Брейгель на своём рисунке? Пытающихся до последнего сожрать своих менее крупных сородичей, пусть даже подыхая при этом от несварения. Хотя подобный расклад пронизывал всё тогдашнее европейское сообщество, в огне и дыму уходящего Средневековья перекраивающее карту Старого Света...
В отличии от готического, глубоко религиозного визионера–выдумщика Босха, Питер Брейгель твёрдо стоит на земле. Нет, в его творчестве тоже попадаются фантастические отродья и жуткие рептилоиды (родимые пятна эпохи дают о себе знать), но в основном на ранних гравюрах. Да и библейские притчи служат исключительно на злобу дня. Брейгелевские ужасы вполне реалистичны: рейтары жгут деревни, разрубают младенцев, бьют беременных женщин; уродливые калеки несут свой горький жребий; виселицы, костры и плахи готовы принять новых клиентов. Война — вот главный кошмар многострадальных Нидерландов. Воздушным босховским фигурам здесь нет места: герой Брейгеля кряжист и неказист, выписан мощно и фактурно. И предельно лаконично: какие бы глубокие задачи не ставил перед собой Питер, язык его прост и доступен даже крестьянам. Поэтому он и "Мужицкий". Его "народный реннесанс" — заноза в теле Высокого Возрождения, указавшая путь целой когорте "разновеликих" голландцев и фламандцев. Интересно, что к краскам художник обратился уже в зрелом возрасте. Будучи признанным мастером гравюры. Кто знает, не устраивала ли его работа резчиков или монохромность восприятия, факт, что первые же масляные картины поражают своим многоцветьем. А сложность композиции, изобилующей мизансценами, вновь роднит с Иеронимом Босхом. Но взгляд у Брейгеля совершенно другой: скептический и беспощадный. Хотя, в целом, их творения, сотканные из нюансов, как мини–энциклопедии средневековой жизни, во всех её проявлениях и иллюзиях.
В фильме Тарковского "Солярис" симпатичный фантом Хари постигает земную сущность через брейгелевских "Охотников на снегу". С тем же успехом она могла изучать мир людских страстей через "Сад земных наслаждений" Босха. Удивительно, но наших героев "раскопали" совсем недавно. Фанатевшие по Босху испанцы, навесив обидный ярлык "ересь", надолго забыли о своём кумире. "Мужицкий" реннесанс Брейгеля не жаловали с самого начала. Прошли сотни лет, прежде чем общество разобралось со своими приоритетами.
Но время всё расставило по своим местам. Произведения и Босха, и Брейгеля воспринимаются поначалу, как лубок: нагромождение ярких фигурок, живописных строений и застывших пейзажей, собранных на доске с непонятной целью. Но чем дольше ты вглядываешься в эту, казалось бы, бессмысленную фантасмагорию, тем сильнее растворяешься в мистических символах, скрытой гармонии и философских идеях. Начиная чувствовать себя маленьким мыслящим насекомым, попавшим в сети космических замыслов великих фламандских мастеров.
P.S. На фото оригинал рисунка художника 1556 года с личной подписью "bruegyel". Именно она позволила определить подлинное авторство "Больших рыб", правда уже после смерти всех претендентов. Типографские оттиски мастерской Кока отличаются зеркальным отображением и не менее громким именем в противоположном углу: "Hieronymus Bosch". Справедливости ради, гравюра достойна росчерка пера и того, и другого.
© d3.ru
